Деньги съедены, а позор остался.
Для актрисы не существует никаких нeyдoбcтв, если это нyжно для рoли.
Если больной очень хочет жить, врачи бессильны.
Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим,- требует капризная молодая актриса.
Женщины, конечно, умнее. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги?
Жизнь проходит и не кланяется, как сердитая соседка.
Жизнь — это затяжной прыжок из п*зды в могилу.
Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи.
Понятна мысль моя неглубокая?
Почему все дуры такие женщины?
Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.
Ребенка с первого класса школы надо учить науке одиночества.
С такой жопой надо сидеть дома!
Склероз нельзя вылечить, но о нем можно забыть.
Сняться в плохом фильме — все равно что плюнуть в вечность.
Спутник славы — одиночество.
Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.
Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.
Когда мне не дают роли, чувствую себя пианисткой, которой отрубили руки.
Когда у попрыгуньи болят ноги, она прыгает сидя.
Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».
Когда я начинаю писать мемуары, дальше фразы: «Я родилась в семье бедного нефтепромышленника…», — у меня ничего не получается.
Красивые люди тоже срут.
Моя любимая болезнь, — говорила Раневская, — чесотка: почесался и ещё хочется. А самая ненавистная — геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать.
Мысли тянутся к началу жизни — значит, жизнь подходит к концу.
На вопрос: «Вы заболели, Фаина Георгиевна?» — она обычно отвечала: «Нет, я просто так выгляжу».
Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям, играй после этого Островского!
Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям, играй после этого Островского!
Пи-пи в трамвае — все, что он сделал в искусстве.
Под самым красивым хвостом павлина скрывается самая обычная куриная жопа. Так что меньше пафоса, господа.
Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»
Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!».
Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.
В Москве можно выйти на улицу одетой, как Бог даст, и никто не обратит внимания. В Одессе мои ситцевые платья вызывают повальное недоумение — это обсуждают в парикмахерских, зубных амбулаториях, трамвае, частных домах. Всех огорчает моя чудовищная «скупость» — ибо в бедность никто не верит.
Все приятное в этом мире либо вредно, либо аморально, либо ведет к ожирению.
Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.
Вы знаете, что такое сниматься в кино? Представьте, что вы моетесь в бане, а туда приводят экскурсию.
Я провинциальная актриса. Где я только не служила! Только в городе Вездесранске не служила!
Я себя чувствую, но плохо.
Я вас ненавижу. Куда бы я ни пришла, все оглядываются и говорят: «Смотри, это Муля, не нервируй меня, идёт».
Я как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко.
Я как яйца: участвую, но не вхожу.
Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.
Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.
Настоящий мужчина — это мужчина, который точно помнит день рождения женщины и никогда не знает, сколько ей лет. Мужчина, который никогда не помнит дня рождения женщины, но точно знает, сколько ей лет — это ее муж.
Не имей сто рублей, а имей двух грудей!
Одиночество как состояние не поддается лечению.
Он умрет от расширения фантазии.
Орфографические ошибки в письме — как клоп на белой блузке.
Перпетум кобеле.
Пи-пи в трамвае — все, что он сделал в искусстве.
Критикессы — амазонки в климаксе.
Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной. Но ведь зрители действительно любят? В чем же дело? Почему ж так тяжело в театре? В кино тоже Гангстеры.
Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм — это не извращения. Извращений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду.
Лучше быть хорошим человеком, «ругающимся матом», чем тихой, воспитанной тварью.
Мне всегда было непонятно — люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства.
Мне попадаются не лица, а личное оскорбление.