Эти красивые ребята считают себя пупом земли и вечно просят сделать им огромное одолжение. Они до того в себя влюблены, что считают, будто ты тоже в них влюблен и только мечтаешь сделать им одолжение.
Я ужасный лгун — такого вы никогда в жизни не видали. Страшное дело.
Когда мне захочется жениться, я, может быть, встречу какую-нибудь красивую глухонемую девушку.
Меня до смерти раздражает, когда кричат, что кофе готов, а его все нет.
Если девушка приходит на свидание красивая — кто будет расстраиваться, что она опоздала? Никто!
Лучше бы некоторые вещи не менялись. Хорошо, если б их можно было поставить в застекленную витрину и не трогать.
Когда настроение скверное, не все ли равно, что там за окошком.
Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами.
А люди всегда думают, что они тебя видят насквозь. Мне-то наплевать, хотя тоска берет, когда тебя поучают — веди себя как взрослый. Иногда я веду себя так, будто я куда старше своих лет, но этого-то люди не замечают. Вообще ни черта они не замечают.
Писательство стало моей религией.
Когда играет актер, я почти не могу слушать. Все боюсь, что он сейчас начнет кривляться и вообще все делать напоказ.
Это лучшие 25 долларов, что я потратил.
Плохо то, что иногда всякие глупости доставляют удовольствие.
Вечно я говорю «очень приятно с вами познакомиться», когда мне ничуть не приятно. Но если хочешь жить с людьми, приходится говорить всякое.
А увлекают меня такие книжки, что как их дочитаешь до конца — так сразу подумаешь: хорошо бы, если бы этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было поговорить по телефону, когда захочется.
Странные люди эти девчонки. Каждый раз, когда упоминаешь какого-нибудь чистокровного гада — очень подлого или очень самовлюблённого, — каждый раз, как про него заговоришь с девчонкой, она непременно скажет, что у него «комплекс неполноценности». Может быть, это и верно, но это не мешает ему быть гадом.
Вообще я очень необразованный, но читаю много.
Эта книга сделала меня пленником собственного творения.
Когда с другими девчонками держишься за руки, у них рука как мертвая, или они все время вертят рукой, будто боятся, что иначе тебе надоест.
Печально, что конец одной истории всегда перерастает в начало другой.
Лет им было под семьдесят, а то и больше. И все-таки они получали удовольствие от жизни, хоть одной ногой и стояли в могиле.
Когда люди начинают отвлекать, полагаю, надо убирать людей.
И вообще, разве по чужому желанию можно обобщать и упрощать?
Наверно, я бы раньше сообразил, что она дура, если бы мы столько не целовались.
Я не знаю, как быть мужем, отцом, даже другом. Я умею быть лишь писателем.
Признак незрелости человека — то, что он хочет благородно умереть за правое дело, а признак зрелости — то, что он хочет смиренно жить ради правого дела.
Пропасть, в которую ты летишь, — ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в неё падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца. Это бывает с людьми, которые в какой-то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение. Вернее, они думали, что в привычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали искать. Перестали искать, даже не делая попытки что-нибудь найти.»